Она ни-ни, не болеет совсем.
Даже что бурятца рожала, и то здорова.
Живот у ней рос по плану, только мальчик уже утробно пакостить взялся, мать родную тошнить.
Так Олька его лимонным соком запивала.
Придешь к ней, а в доме чисто заготконтора, всюду банки кислоты той, бурятка мотается по комнатам, на животе у нее прилажены наушники - это, говорит, я слыхала, детям надо музыки.
Душа беременная звука классического не выносит, а пацану пожалуйте, слушай-не горюй.
Он что тогда опер наслушался, так сейчас фифтисентом заедает, шейк ё эс, детка, и камон.
Вот все ждут уже, что бурятец выковыряется наконец на свет, русский отец выпивает-разминается, родня несет приданое - да все тщетно.
Пацан в утробе окопался добром, нигде ему не прокапало - нейдет, словом.
Не хочет этого мира наотрез.
А в степи случилось, что машины встали, надо чтоб ехали - так Олька, дуростью хранима, прыг в камаз и покатила.
У камаза арба пустая, негруженая, по щебенке душу выймет.
Бурятка мчит и приговаривает - не подведи, пацан, не высовывайся пока.
Пацан-то верный, сидит крепко, не высовывается.
Олька ж доехала, поуладила все, и в обратку.
Бурятец, что мама совсем ахуела, так от тряски решил хотеть мира.
Олька кричит - блядь! не доедем, так пешком пойдем!
И к больничке аккурат ночью прибывает.
Личико позапыленное, вихрем в приемный покой - дайте родить-то!
Доктора бегом давать, а что же.
Пацан проорал здрасте миру, и заснул, что не трясет уже.
Олька поутру встала, лобызнула бурятца в лоб, и пошла сигарету стрелять.
Нервы, говорит, у меня потому что, и вообще - сын.
(с) dusya
