Волна грохнулась о берег и удирая уже забыла мертвую чайку на сером песке.
Шут её знает, может и от старости умерла.
-Да что за беда с тобой,- парень ещё раз потряс деда.
-Давай вместе, давай, поползли- дед осоловело смотрел на солдата, тот неуклюже и беспомощно как-то пытался тянуть его за собой.- Послушай, у меня у самого ногу железом посекло, я идти не могу. Ты давай в руки-то себя возьми,- и несильно по лицу открытой ладонью,- ну же давай, ну!!!
Дед приблизительно понял наконец, что от него хотят и боком неловко пополз за солдатом.
-Вот так, хорошо,- солдат подтягивал вслед за собой неестественно огромную, набухшую красным и липким ногу. Уже темнело и на трупах повсюду вокруг перестали быть видны знаки различия, обещали, что скоро станет совсем темно и не разберёшь где немец, а где русский- хотя в основном, конечно русские трупы были, наши. А может и не все трупы вовсе- может контуженные, да и с потерей нижних конечностей обоих вон орёт- да вон же, через четыре метра, справа. Не ползётся ему никуда- не хочет. Да и если б все трупы-то, так зачем танки поверх пускать, правильно, не жгли б топливо, если б все. Танки ездили с деловитостью асфальтоукладчиков и сложно было даже понять смысл их занятия. И когда на гул оглянулись оба и когда дед увидел, как задрожал мелко солдат: "Мамочка, мамочка, мамочка...", как локтями от земли всё быстрей и быстрей дрожа задвигал, то понял только, что- беда и тоже ползти стал, сколько сил есть.
И доползли ведь.
Потому что не доползли бы- не писал сейчас.
Только тогда это был никакой не дед. Это сейчас он для меня- мой дед и было ему тогда девятнадцать. В одной из чужих атак его контузило и едва-едва не подавили танковыми траками .
И не любил он вспоминать. По глазам я его видел- не любил.
Про плавающий "Квадрат смерти" в Стрелецкой бухте , Малахов курган,
инкерманские штольни и как валилась голодными обмороками его сестра на спецкомбинате №2.
А потому что понимал мало тогда в происходящем.
Севастополь оборонял.
Родину.
